Неточные совпадения
В 1910 году, зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал на
станцию Корфовскую, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около
станции возник целый поселок, в пригорьях Хехцира
открыли ломки гранита, начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли, появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…
Однажды, заслышав какой-то содом,
Циновку мою я
открыла,
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали костры по дороге моей…
Тут были крестьяне, крестьянки,
Солдаты и — целый табун лошадей…
«Здесь
станция: ждут серебрянки, —
Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,
Она, чай, идет недалече...
Он старается замять всякий разговор, он даже избегает всех взоров… И только, быть может, через сутки, уже на последних
станциях к Петербургу, он разгуляется настолько, чтоб
открыть свое действительное положение и поведать печальную историю своей отставки. Тогда с души его спадет бремя, его тяготившее, и из уст его впервые вырвется ропот. Этот ропот начнет новую эпоху его жизни, он наполнит все его будущее и проведет в его существовании черту, которая резко отделит его прошедшее от настоящего и грядущего.
Мои знакомые, служащие биологической
станции, тоже поддались азарту находок и провели полдня, убивая палками змей, а также обшаривая все углы в надежде
открыть следы людей.
На маленькой
станции между Римом и Генуей кондуктор
открыл дверь купе и, при помощи чумазого смазчика, почти внес к нам маленького кривого старика.
Аксинья вошла в долю с Хрымиными, и их фабрика теперь называется так: «Хрымины Младшие и K°».
Открыли около
станции трактир, и уже играют на дорогой гармонике не на фабрике, а в этом трактире, и сюда часто ходит начальник почтового отделения, который тоже завел какую-то торговлю, и начальник
станции тоже. Глухому Степану Хрымины Младшие подарили золотые часы, и он то и дело вынимает их из кармана и подносит к уху.
Семен Иванов служил сторожем на железной дороге. От его будки до одной
станции было двенадцать, до другой — десять верст. Верстах в четырех в прошлом году
открыли большую прядильню; из-за лесу ее высокая труба чернела, а ближе, кроме соседних будок, и жилья не было.
Утром, уже подъезжая к
станции, я проснулся опять. Чепурников не спал и глядел в окно возка, которое он опустил до половины. Увидев, что я
открыл глаза, он сказал, по-видимому выражая вслух продолжение своих мыслей...
Чем ближе они подъезжали к Петербургу, тем злополучный Жозеф становился все смущеннее и жалче, и когда за три последние
станции на стекле окна показался двигающийся серебряный пятачок, что выходило от прижатого Висленевым к стеклу кончика своего носа, то Глафира даже сжалилась над ним и,
открыв окно, сказала ему самым искренним и задушевным тоном, что она бдит над ним, просит его успокоиться и уверяет его, что ему ровно нечего бояться.
Я
открыл глаза и увидал перед собой старика-смотрителя Установской почтовой
станции. Я лежал на лежанке, и меня растирали снегом.